Если завтра война

Если завтра война..." (Из песни довоенных лет.)

                                              Давид Душман  (1923-2021)                                         

 Соревнования не состоялись – началась война                

          Война началась для меня так. В тот год я закончил 10-й класс и 22 июня должен был принимать участие в соревнованиях по фехтованию. К тому времени я уже был чемпионом Москвы среди юношей по сабле. Незадолго перед войной в газете «Вечерняя Москва» даже была напечатана статья «С одной школьной скамьи» - это обо мне и моём однокласснике и друге Николае Озерове. Он тоже был чемпионом Москвы, но не по фехтованию, а по теннису.

   Конечно же, соревнования не состоялись. Было выступление Молотова по радио – война! В тот же день я помчался в военкомат проситься на фронт. Я боялся, что война закончится быстро нашей победой, и я не успею повоевать.  Вся предвоенная пропаганда настраивала нас - если враг на нас нападет, то война будет вестись на его территории. 

   Так как перед войной я несколько лет гонял по Москве на мотоцикле, а также прошёл краткую подготовку допризывника и числился как владеющий транспортным средством, то уже 2 июля, то есть на 10-й день войны, я был в танке и со своей частью мчался навстречу вражеским войскам.

   Всю огневую мощь наступающей гитлеровской армии мы ощутили на себе примерно в ста километрах западнее Минска.  Наши легкие танки «БТ» - «бэтээшки» - не в состоянии были противостоять тяжелым танкам противника. Так что, когда пели «Броня крепка и танки наши быстры», это было не про нас.

   Начало войны было ужасным. Повсюду царили  растерянность и хаос. Артиллеристам подвозили снаряды не того калибра, и им зачастую нечем было стрелять. К танкам не подвозилось горючее...                                                    

   В плен попадали целые армии. Мы отступали с большими потерями и так докатились  до Смоленской области. В сражении  под Ельней (это была первая наша наступательная операция,  ею командовал Жуков) наш танк загорелся. И когда я выбирался из машины, рядом с ней разорвалась мина, осколок  попал мне в брюшную полость. А дальше – операция в полевых условиях, три с половиной месяца госпиталей, сыпной тиф, который косил людей не меньше, чем вражеские пули. Очевидно, благодаря тому, что я был спортсменом да и от природы достаточно крепким, я выжил.                                                           

    Поправившись, снова попросился на фронт. Хотя с моим ранением можно было и остаться в тылу. Повезло, попал в свою часть. Вместе с ней участвовал в окружении армии Паулюса под Сталинградом, затем была Курская битва. Там я был ранен второй раз. Слава Богу, легко. 

    К тому времени наша армия была уже оснащена средними танками Т-34 и тяжелыми «ИС». Вот тут-то броня была крепка. На тяжелом танке я со своей частью в составе 1-го Белорусского фронта прошел Белоруссию, вошел в Польшу. И всё это с тяжелыми боями,  с большими потерями. Если в 41-м в момент формирования наша часть насчитывала 12 тысяч человек, то к концу войны из них остались в живых лишь 69 человек. И вот, в Польше наш танковый батальон получает приказ – освободить концентрационный лагерь Освенцим. Было известно, что фашисты отступая, должны были этот лагерь уничтожить. Хоть мы и знали о  гитлеровских лагерей смерти, но когда подошли к Освенциму, ужаснулись гигантскими размерами этой фабрики уничтожения людей. Заграждения из нескольких рядов колючей проволоки не стали препятствием для танков. Смяв их, мы вошли на территорию лагеря. Немцев  уже не было – бежали. Из почерневших бараков стали выходить люди. Это были даже не люди, а тени людей, живые трупы: измученные лица, истощенные тела, одежда – лохмотья. Будучи обреченными, они не верили ещё, что к ним пришло спасение. Весь провиант: хлеб, колбасу, сухари, воду, что был у нас, мы оставили им и двинулись дальше преследовать гитлеровцев. Думаю, опоздай мы на сутки-другие, вряд ли удалось спасти хоть кого-то.  

   В той же Польше недалеко от Варшавы я был ранен в третий раз. На этот раз осколок снаряда попал мне в правое лёгкое. Я истекал кровью, был без сознания. Оперировала меня молодой хирург прямо на поле боя. Ни о каком наркозе в тех условиях не могло быть и речи. Этой девушке я обязан своей жизнью. Как тяжело раненого меня отправили в глубокий тыл – в Ереван. Там я приходил в себя. Там и встретил известие о Победе.  В результате этого ранения я был очень слаб. Незначительное усилие вызывало у меня одышку и сердцебиение. Собирал силы буквально по крохам. С большой осторожностью приступил к тренировкам.                                                                                                  

    Но помимо ран, полученных на фронте, была ещё одна. Незаживающая и до сего дня. В 1938-м арестовали моего отца Александра Душмана. В то время он занимал должность начальника санитарной части Государственного центрального ордена Ленина института физической культуры имени Сталина. Во! В те времена было принято давать такие громоздко-помпезные наименования учебным заведениям. И не только им. Мой отец, одним из первых за участие в гражданской войне был награжден орденом Красного знамени. Конечно же, я обожал его и гордился им. А тут - арест, суд, лагерь под Воркутой. Всё в жизни нашей семьи перевернулось - по злой воле карательных органов она из уважаемой всеми превратилась в семью «врага народа». От нас отвернулись многие, в том числе и отцовские друзья. Соседи боялись общаться с нами. Только семья Николая Озерова (а его отец, тоже Николай, был ведущим солистом Большого театра) по-прежнему тепло относилась к нам. Я часто бывал в их доме, находил там утешение.

    Так вот, на войне  трудности фронтовой жизни, бои, ранения, как-то заглушали временами душевную боль за отца. А после войны эта боль накатила на меня с новой силой.  В 46-м году, демобилизовавшись из армии, я отправился в Воркуту. Там в одной из больниц работала моя мать. Она после войны переехала туда из Москвы, чтобы быть поближе к отцу. Мне с матерью разрешили свидание с ним. Когда в сопровождении конвоира привели отца, и я  увидел перед собой  физически и морально сломленного человека, со мной случился обморок. Придя в чувства и  не помня себя от ярости, я набросился на конвоира, почти мальчишку (он-то в чем был виноват!) и стал колотить его. В горячке даже отобрал винтовку. Это был спонтанный выброс накопившейся за много лет ненависти к отечественным тиранам. Когда  мать и отец оттащили меня от конвоира, и я осознал, что натворил, я упал перед ним на колени. Мне просто повезло – этот парень не дал ходу этому происшествию. А ведь могли бы быть ужасные последствия и для меня, и для отца. Для меня до сих пор непонятно, что этого паренька удержало? Он ведь мог запросто пристрелить меня. 

    А отец не дожил трех месяцев до освобождения. Умер в лагере в 1949 году. Он хотел, чтобы я, как и он с матерью, стал медиком. И хотя я понимал, что мне как сыну «врага народа» путь в медицинский институт закрыт, всё-таки я туда поступил. Меня взяли как спортсмена. Вне конкурса. В советских вузах такое практиковалось.

   Одновременно с учебой я интенсивно тренировался. Часто отстаивал спортивную честь института. А в 1951-м году стал чемпионом СССР по шпаге, получил звание мастера спорта. Но на Олимпийские игры в Хельсинки в 1952 году меня не пустили. Так же как не пускали и в дальнейшем, хотя в фехтовании я был одним из ведущих спортсменов в стране.

    В  том же 53-м году, уже после смерти Сталина, нас с матерью вызвали в военную прокуратуру. Объявили, что отец посмертно полностью реабилитирован, вернули нам его награды и воинское звание – «Военврач первого ранга». Даже предложили какие-то деньги в виде компенсации. Я сказал тогда этим «прокурорам»: «Нам не нужны ваши деньги. Мы своего отца не продаём».

   Позже я закончил ещё Московский институт физкультуры, тот в котором работал мой отец, и всю жизнь работал и до сего  дня работаю тренером по фехтованию.  В течение 32-х лет я был тренером сборной команды СССР. Среди моих учеников много выдающихся спортсменов – чемпионов мира, Европы и Олимпийских игр.   

   За участие в войне я был дважды награждён орденам Отечественной войны 1-й степени, орденом Красной звезды и орденом Славы 3-й степени и двумя медалями «За отвагу»

   (В 1996 году Давид Душман с семьей эмигрировал в Германию. Живёт он в Мюнхене. Несмотря

на свои 93 года по-прежнему три раза в недели приезжает в спортивный зад тренировать молодых фехтовальщиков. Среди его учеников двое стали чемпионами Баварии.

    27 января - особый день для Давида Давида, который более 70 лет назад на своём танке  в составе танкового батальона ворвался на территорию концлагеря Освенцим.

    В 2015 году в этот день газета «Süddeutsche Zeitung» посвятила ему свою статью под заговком: «Человек, который смял гусеницами танка заграждение Освенцима».)

 Литературная запись  Исая Шпицера.

 г.Мюнхен, 2015 г

 Фото из архива автора.